Вступление

Старый город дышал медленно, будто и он сам знал, что спешка чужда его узким улочкам. В окнах деревянных домов мерцал мягкий свет ламп, а за каждым — своя история, простая и тёплая, как хлеб на столе.

В маленькой квартире на втором этаже пахло яблоками и сушёными травами. На кухне хлопотала Алёна — вечно занятая, но всё же умеющая найти минутку, чтобы прижать к себе дочь и шепнуть ей на ухо доброе слово. Дмитрий, её муж, возвращался поздно — в руках у него всегда была то книга, то старый блокнот с заметками. Он любил смотреть в окно и молчать, будто слушал невидимую музыку города.

Белослава росла среди этих звуков и запахов, среди заботливых рук и неторопливых разговоров. Её мир был наполнен простыми радостями: смех во дворе, тетрадь с рисунками, старый ключ, который отец однажды дал ей «на счастье». И где-то глубоко в сердце девочки жила уверенность: даже в самом шумном городе можно услышать тишину — если слушать внимательно.

Так начиналась история, в которой обычные шаги по мостовой однажды приведут её к встрече, изменившей всё.

Пролог

Дверь хлопнула так тихо, словно побоялась разбудить пустую комнату.

Вероника стянула с плеч рюкзак, коснулась ладонью стены — холодная, незнакомая. «Ну здравствуй», — прошептала и улыбнулась: из окна, как из колодца, лилась вечерняя сырость и дрожали городские огни.

Белослава, едва переступив порог, сняла кеды и поставила их носками к окну — по-детски аккуратно.

— Тут пахнет… свежей краской, — сказала она шёпотом.

— И возможностями, — отозвалась Вероника. — Сейчас распакуемся — и в люди.

На столе ждала коробка. Светлая, перевязанная лентой. Надпись маминым почерком: «Доченьки».

Внутри — аккуратно сложенный рушник с тонким узором и маленький ключ, потемневший от времени. Между нитями пряталась записка: «У каждого своя дорога, но дом у вас один. Ключ — на всякий случай. А узор… он сам подскажет».

Вероника взвесила ключ на ладони. Тяжесть — приятная, уверенная.

— Папа. — Она даже не сказала имени, но в голосе всё поняли.

— А узор — мамино, — улыбнулась Белослава и провела пальцем по стежкам. — Смотри, тут будто птичка сидит… и веточка.

— Сирин, — кивнула Вероника. — Поёт тем, кто ещё в пути.

За окном кто-то засмеялся, троллейбус задумчиво пропел проводами, капля дождя скатилась по стеклу, оставив серебряный след.

— Знаешь, — сказала Вероника, — если страшно, будем идти вдвоём. Если темно — я подсвечу телефоном.

— А если тихо, — подхватила Белослава, — я спою. Потихонечку.

Она запела — еле слышно, как шёпот сухих трав. И вдруг показалось: узор на рушнике чуть дрогнул, будто нитки вспомнили, к чему были пришиты. Вероника отбила ритм костяшками по картонной крышке — ровно, упрямо, как сердце, которое не сдаётся.

Они стояли среди коробок, без штор, без лампы в торшере — и всё равно было светло. Потому что впереди.

Глава I. Городские огни

Вечерний город светился сотнями ламп и витрин. Асфальт отражал огни, словно тёмное зеркало, а редкий дождик добавлял блеска улицам. Вдалеке проносились машины, оставляя за собой яркие следы фар.

На углу небольшой улицы стояло двухэтажное здание с аркой во двор. Здесь, в старой квартире на втором этаже, жили две сестры — Вероника и Белослава.

Вероника сидела у окна, задумчиво глядя вниз. Её бордовые волосы чуть подсвечивались жёлтым светом настольной лампы, глаза блестели — в них читалась сила, но и усталость тоже. Она только недавно вернулась с подработки, где весь день таскала коробки на складе.

— Опять задержалась, — сказала Белослава, выглядывая из кухни. На ней был лёгкий домашний сарафан, а длинные светлые волосы спадали волнами на плечи. — Я уж ужин почти остудила.

Вероника усмехнулась:

— Ну, ты же знаешь, без меня там всё рухнет.

— Ника, — мягко произнесла Белослава, подходя ближе, — я всё понимаю… но ты ведь и себя должна беречь.

Вероника перевела взгляд на сестру. В её лице мелькнула тень чего-то давнего — воспоминания о том, как мама Алёна говорила почти теми же словами, когда Вероника впервые взвалила на себя слишком много.

— Ты прямо как мама, — тихо сказала она. — Даже интонация та же.

Белослава улыбнулась, чуть смущённо. — Наверное, у нас это в крови.

Они сели за стол. В окне отражались огни города — яркие, холодные, но такие манящие. Казалось, что впереди у сестёр целая жизнь, полная дорог и событий. Но пока всё, что у них было — это маленькая кухня, две тарелки супа и тихий уют, который они сами себе создавали.

Глава II. Сёстры и огни

Вечер в городе был шумным, но уютным. Белослава и Вероника шли по мостовой, освещённой фонарями и неоновыми вывесками. Сёстры держали в руках бумажные стаканы с тёплым какао, и этот маленький ритуал помогал им не потеряться среди толпы.

— Знаешь, Вер, — тихо сказала Белослава, — иногда мне кажется, что мы всё ещё живём с мамой и папой. Будто это всё... сон. А мы сейчас проснёмся и снова будем в нашей маленькой комнате, где шторы с птичками и запах пирога.

Вероника чуть улыбнулась, отхлебнув какао:

— Это не сон, Беля. Это уже наше настоящее. Но знаешь... я тоже иногда скучаю. Особенно по тому, как папа учил меня кататься на велосипеде. Ты тогда только училась ходить.

Они замолчали, любуясь витриной книжного магазина. Там мерцали гирлянды, а за стеклом стояли книги с яркими обложками. Белослава прижала ладони к стеклу:

— Как думаешь, мы когда-нибудь напишем свою историю? — спросила она задумчиво.

— Мы её уже пишем, — ответила Вероника и взяла сестру за руку.

И в этот момент в шумном городе им стало по-настоящему спокойно. Вспоминались вечера в родительском доме, когда за окном трещал мороз, а в комнате горела лампа. Эти воспоминания согревали их не хуже горячего какао.

Но в глубине Вероникиной души жила тревога. Она понимала: взрослый мир непрост. И защищать Белославу теперь придётся ей самой.

---

В этой главе можно будет показать первые проблески того, как старшая сестра берёт на себя роль опоры, а младшая — хранит светлые мечты и наивную веру в добро.

Глава III. Лето на крыше

Город в июне был как раскалённый котёл — асфальт дышал жаром, и даже вечером тёплый воздух висел густой дымкой над домами. Вероника и Белослава сидели на крыше своего дома, раскинув старый плед, словно это был ковёр-самолёт, готовый унести их вдаль.

Белослава сняла кеды и босыми ногами осторожно касалась шершавого бетона.

— А если мы вдруг решим уехать далеко-далеко, — мечтательно сказала она, глядя на закат, — мама с папой, наверное, будут скучать…

Вероника улыбнулась, но в её глазах мелькнула тень.

— Конечно будут. Но знаешь… иногда надо уходить вперёд. Даже если сердце тянет назад.

Белослава повернулась к сестре:

— А у тебя часто так? Что хочется назад?

Вероника вздохнула, вытянула ноги и посмотрела вниз, на мерцающие огни улиц.

— Бывает. Когда слышу старые песни, или запах яблок из детства, или когда думаю о том, что всё могло быть иначе. Но… назад дороги нет. Мы ведь теперь сами строим свой путь.

Некоторое время они сидели молча. Внизу хлопали двери подъезда, издалека доносился лай собаки, а в соседнем доме кто-то тихо играл на гитаре. Мелодия, простая и немного печальная, будто подхватила их разговор.

Белослава, укрывшись краем пледа, шепнула:

— Вероника, а мы ведь не потеряем друг друга? Даже если разное будущее?

Вероника обняла её за плечи и тихо ответила:

— Нет, Беля. Я не позволю. Каким бы ни был наш путь — мы всё равно будем рядом.

Ветер прошелестел по крыше, унося их слова в ночное небо, где уже мерцали первые звёзды.

Глава IV. Ночной разговор

Город затихал под мерцанием фонарей. Окна домов зажигались по одному, будто звёзды на небесах находили себе отражение в стекле. В квартире Вероники и Белославы царила тишина, лишь слабый свет ночника бросал мягкое сияние на стены.

Белослава лежала на диване, укутавшись в плед, и бездумно смотрела на потолок. Вероника сидела у окна, задумчиво куря электронную сигарету, и в её взгляде читалась усталость. Она не любила показывать сестре, что её что-то гложет, но иногда ночи были слишком длинными.

— Вероника… — тихо позвала Белослава, — ты думаешь о родителях?

Старшая сестра чуть дёрнула плечом, будто не ожидала этого вопроса.

— Иногда, — коротко ответила она и на мгновение прикрыла глаза. — Всё кажется, будто они рядом, хотя мы уже сами взрослые.

Белослава помолчала, прислушиваясь к этому ответу. Она всегда чувствовала: за внешней решимостью Вероники скрывается боль.

— Знаешь… — осторожно сказала младшая, — мне кажется, они бы гордились нами. Правда.

Вероника усмехнулась, но в её улыбке было больше грусти, чем веселья.

— Может быть. Хотя я иногда думаю, что мы ещё слишком многого не понимаем. Взрослость — это не квартира и не работа. Это внутри.

Белослава перевернулась на бок, наблюдая за старшей сестрой.

— Но ведь мы вместе. Разве этого мало?

Вероника посмотрела на неё, и в её взгляде промелькнула нежность.

— Иногда этого достаточно, Беля. Иногда — это единственное, что держит.

Тишина вновь легла между ними, но теперь она не была гнетущей. За окном мерцали огни города, словно подтверждая их слова. Сёстры знали: что бы ни ждало впереди, они будут рядом, а значит, смогут пройти через всё.

Глава V. Уличное выступление

Небольшая площадь у набережной была заполнена людьми: кто-то стоял у киосков с едой, кто-то сидел на бордюрах, а дети бегали между столиками, крича и смеясь. Белослава и Вероника подходили к деревянной сцене, на которой уже расставляли оборудование для выступления.

— Ты готова? — тихо спросила Вероника, поправляя струны на гитаре.

Белослава сжала в руках рушник, её пальцы скользили по узору, словно по нотной партитуре.

— Если не сейчас, то когда? — тихо ответила она.

Старший звукорежиссёр проверял микрофоны, слегка морщась от шума толпы. Но как только Белослава зазвучала первой строчкой, все звуки города словно затихли. Её голос был чистым, прозрачным, и каждый, кто стоял на площади, словно замер, прислушиваясь к дыханию мелодии.

Вероника подхватила ритм на гитаре, осторожно, не заглушая сестру. Мелодия рушника, превратившаяся в песню, раскрывалась постепенно, лёгкими аккордами и тихим, но настойчивым голосом Белославы.

Толпа реагировала постепенно: сначала отдельные аплодисменты, потом — как волна — все начали хлопать, кто-то снимал видео на телефон, кто-то подходил ближе, чтобы лучше расслышать.

После выступления к ним подошла старушка с корзинкой, внимательно рассматривая узор рушника.

— Это колыбельная вашей прабабки, — тихо сказала она. — Вы поёте так, что чувствуется: память живёт. Никогда не теряйте это.

Вероника и Белослава обменялись взглядом. В их глазах был трепет и радость — они поняли, что нашли свой путь, что музыка и история семьи теперь переплелись в настоящем мгновении, на этих городских огнях.

Глава VI. Тайна старого парка

Ночной город постепенно смолкал, улицы пустели, а фонари мягко освещали тропинки старого парка. Вероника и Белослава шли по гравийной дорожке, держа друг друга за руки. Луна отражалась в лужах после вечернего дождя, и казалось, что каждая капля хранит своё маленькое секретное свечение.

— Знаешь, Беля, — начала Вероника, — иногда мне кажется, что в этом парке можно потеряться и найти себя одновременно.

Белослава улыбнулась и взглянула на высокие тёмные деревья, чьи ветви шелестели на ветру.

— Тут всегда тихо. Как будто время останавливается. Я люблю эти моменты, когда можно просто идти и думать.

Они подошли к старому фонарю, где на скамейке лежала старая книга, обтянутная кожей и слегка исписанная. Белослава осторожно подняла её, и между страницами обнаружились пожелтевшие фотографии и заметки.

— Смотри! — прошептала она, показывая сестре снимки их родителей, когда они были молоды. — Папа с мамой… они тоже когда-то гуляли здесь.

Вероника взяла книгу, листая аккуратно страницы, и улыбнулась.

— Интересно… Всё как будто повторяется. Мы находим их маленькие секреты и продолжаем идти по их следам.

Они молчали некоторое время, погружённые в воспоминания и тихий шёпот ветра. Казалось, старый парк хранил свои тайны, передавая их только тем, кто готов слушать.

— Беля, — тихо сказала Вероника, — обещай мне, что мы никогда не потеряем эту связь. Ни с парком, ни друг с другом.

Белослава кивнула, прижимая книгу к груди.

— Обещаю. Всё, что было, и всё, что будет — мы пронесём вместе.

И под светом старых фонарей сёстры шли дальше, оставляя за собой тихий след их совместного детства и будущего, готового раскрыться в городских огнях.

Глава VII. Сирин

Вечер над рекой был мягким, как старое одеяло: небольшой ветер играл лампочками, натянутыми между столами, и они мягко мерцали, отражаясь рябью воды. Пахло жареным тестом и дымком от углей; где‑то играла гитара, где‑то дети бегали с фонариками. Уличный фестиваль казался карманным миром — громоздким, шумным и по‑земному ласковым одновременно.

Сцена — деревянная платформа под открытым небом — стояла у самой кромки набережной. Организаторы толкались за кулисами, проверяли провода, хостес грозно листала список выступающих. Вероника сидела на коробке с оборудованием, сжимая в ладонях гитарный медиатор. Она говорила мало: проверяла струны, смотрела на часы и щурилась от света проекторов.

Белослава же держала в руках рушник, сложенный трубочкой, как талисман. На нём узор — та самая птица и веточка — лежал будто тепло, передававшееся от руки к руке. Она тёрла пальцами край ткани, чувствуя, как от нитей идёт тихий ритм её сердцебиения.

— Ты не идёшь одна, — шептала Вероника. — Я выйду с тобой, как договаривались.

— Я знаю, — ответила Белослава тихо. — Но если они попросят спонтанно никого не хватает… мне кажется, я смогу.

— Смогу? — Вероника подняла бровь. — Ты же не любишь свет. Ты любишь тишину.

— Я люблю, когда кто‑то слушает, — мягко сказала Белослава. — Не потому что я хочу славы. Просто… мама пела так, и тогда мне было спокойно. Может, если там будет много людей, будет ещё спокойнее.

Над сценой заговорил микрофон: ведущий сообщил, что одна группа застряла в пути и просил импровизаторов. Микрофон запнулся, и в паузе кто‑то засмеялся, кто‑то зашуршал пакетами. Ответа от «Двугласия» — как будто этот звук был давно предрешён — последовало молчание: Вероника сжала медиатор, Белослава сложила рушник в пальцах и встала.

Она вышла на сцену почти неловко, как человек, который впервые идёт по знакомой дороге в темноте — шаги мягкие, глаза приученные к свету. Свет ударил в лицо, и от этого было видно только три вещи: натянутую панель сцены, чёрные силуэты зрителей и высокую воду реки, медленно уносящую отражения ламп.

Первую строчку она пела почти вполголоса. Словно распахнув ладонь, она отпустила голос — тонкий, без украшений, добросердечный. Повествовательный мотив рушника вышел, как будто нитки сами положили ноты в воздух: два коротких подъёма, один длинный вздох, и завершающая низкая, тёплая нота.

На первый звук толпа как будто притихла. Люди, разговаривавшие до этого, утирали руки, останавливались с тарелками, дети переставали гасить фонарики. Вероника сначала не играла — она держала ритм в ладони, отбивая метр по деревянной крышке коробки, чтобы не заглушить голос сестры.

Белослава пела, и между словами стало как‑то иначе: воздух вокруг сцены будто наполнился тонкими нитями воспоминаний. Несколько человек опустили голову, кто‑то утер глаз — не от слёз обязательно, а от неожиданной узнаваемости. Песня шла не по формуле популярной мелодии, её дыхание было старым, женским, как если бы к ней присоединилась память целой улицы.

К середине песни у неё дрогнул голос — от усталости или от того, что звучала слишком открыто — и Вероника тихо подхватила простую гармонию на гитаре. Она не хотела переделать, она хотела обрамить: пару аккордов, мягко поддержать. Голос сестры стал шире, стало не так страшно.

Когда последний звук растянулся, наступила пауза — не та, в которой обычно аплодируют, а глубокая, будто люди собирались с дыханием. Аплодисменты начались не сразу, но они шли откуда‑то снизу, постепенно разрастались, и к ним примкнули другие ладони. Кто‑то выкрикнул: «Браво», кто‑то постукивал по столу. На лицах зрителей проступили улыбки, тёплые и лёгкие.

К сцене подошла старуха с корзинкой; её волосы были седыми, а руки — узловатыми от долгой работы. Она держала глаза на Белославе как на том, что нужен осмотр, и после нескольких мгновений молчания, когда люди уже расходились и смеялись, подошла ближе.

— Девочки, — сказала она, и в голосе было столько уважения, что верилось, будто она говорит о святыне. — Вы помните старую колыбельную из привала? Не помните? Ничего. Я помню. И ваша песня — она такая же. Как будто нитка порвалась и снова сшилась.

Белослава растерялась и опустила глаза. — Какую привал? — пробормотала она.

— Деревня у речушки, — ответила старуха. — Моё детство там прошло. Песня у нас передавалась от матери к дочери. Они пели её под пальцы, расправляя полотенца. Она не про славу. Она про то, чтобы ребёнок спал спокойно даже в бурю. Вы поёте её так, будто храните чей‑то дом.

Вероника улыбнулась и передала бабушке один конец рушника, который Белослава мгновенно развернула и, чуть покраснев, протянула женщине.

— Это наш рушник, — сказала она. — Мама оставила его.

Старуха провела пальцами по узору, и в её глазах вспыхнули слёзы. — Храните, — сказала она. — И петь не прекращайте. Пойте, когда будете злы и когда будете счастливы. Петь — это как зажечь лампу: свет остаётся.

После этого разговора к ним подходили уже другие люди: кто‑то благодарил, кто‑то рассказывал, что слышал похожую песню у своей бабушки, кто‑то предлагал им выступить на другом фестивале. Вероника и Белослава стояли, сжимая в руках кусок ткани и тёплые взгляды. Это было не похоже на награду: скорее на разрешение, дарованное кем‑то, кто знал, что такое беречь напев.

Когда они возвращались за кулисы, Белослава прижала рушник к груди. Её голос ещё дрожал — но уже от радости. Вероника обняла её так крепко, что та почувствовала знакомую тяжесть родного плеча.

— Ты слышала? — прошептала Вероника.

— Слышала, — ответила Белослава. — Я будто услышала маму. И прабабку. И всех тех, кто пел до нас.

Над рекой поплыл звук поздней песни: где‑то вдалеке люди затянули свою мелодию, и это было как ответ — лёгкое эхо, подтверждение того, что нитка, за которую они взялись, не порвалась. Птица‑сирин, казалось, пролетела над водой и, оставив позади едва слышный трепет, улетела дальше — туда, где будут их следующие концерты и новые огни.

Глава кончалась не аплодисментами, а шёпотом: «Храни», — сказанным им в лицо старухой, и в этом слове был весь смысл — продолжать и не забывать.

Глава VIII. Тихие огни

Вечер опустился на город, когда Белослава и Вероника возвращались домой с фестиваля. Их шаги отдавались в пустынных улочках, а впереди уже мерцали первые огни. После волнений и восторгов выступления девушки шли молча, каждая погружённая в свои мысли. Только лёгкий ветер шевелил волосы Белославы и тихий перестук каблуков Вероники нарушал тишину.

— Никогда бы не подумала, что смогу, — наконец прошептала Белослава, её голос дрогнул, но в нём слышалась гордость.

Вероника мягко улыбнулась, обняв сестру за плечи.

— Ты смогла. И не просто смогла — ты пела так, что у людей глаза светились. Это твой дар, Беля.

Они вышли на широкую улицу, где оживлённые огни витрин и неоновые вывески резали темноту. Машины спешили мимо, оставляя за собой красные и белые следы фар. Город дышал, жил, бурлил — и в то же время казался чужим после тёплого деревенского фестиваля.

— А ведь мама бы радовалась, — тихо добавила Белослава, сжимая в руках рушник. — Может, она слышала меня там, наверху?

Вероника замедлила шаг, всматриваясь в свет фонарей, будто ища ответ.

— Я думаю, да. — Она чуть улыбнулась, пряча собственную грусть. — Музыка достаёт туда, куда нам и не снилось.

Они остановились у моста через реку. Вода отражала сотни городских огней, словно звёзды опустились вниз. Белослава наклонилась над перилами, заворожённая этой картиной.

— Смотри, как будто целое небо внизу, — сказала она с тихим восторгом.

Вероника кивнула. — Иногда город тоже может быть волшебным. Не только леса и деревни хранят сказки.

Они стояли рядом, слушая гул машин и плеск воды, и в этот миг город перестал быть чужим. Он словно принимал их в свои огни, в свой ритм, обещая новые встречи и испытания.

Белослава вздохнула глубоко, прижимая рушник к сердцу.

— Мне уже не страшно, — прошептала она. — Я знаю, что могу.

Вероника обняла её крепче.

— И я всегда рядом, — ответила она.

Над рекой пролетела птица, и её крылья скользнули по отражённым огням. Город слушал их молчание, а в груди у сестёр зажигались свои собственные звёзды.

Глава IX. Огни на мостовой

Город был уже другим. Летний вечер окрасил улицы золотым светом фонарей, и каменная мостовая, отражая огни, словно ожила. Люди спешили по своим делам, витрины манили огнями, а над крышами мерцали первые звёзды.

Белослава и Вероника шли рядом, почти молча. Их шаги отдавались эхом по мостовой, но тишина между ними не была тяжёлой. Наоборот, она была наполнена — будто каждая из них понимала чувства другой.

— Знаешь, — вдруг тихо сказала Белослава, — я раньше думала, что песни — это только для себя. Чтобы спрятаться от тревог… А оказалось, они могут быть для всех. Для тех, кому нужны.

Вероника улыбнулась краешком губ, её глаза сверкнули в свете фонаря.

— Вот именно, Бел. Ты открыла себя людям. А значит — уже не спряталась. И это главное.

Они остановились у моста через реку. Вода текла тихо, унося с собой отблески фонарей. Внезапно Белослава достала из сумки маленький свёрток — старую деревянную свирель, украшенную узорами.

— Это была вещь моей бабушки, — сказала она, протягивая инструмент Веронике. — Она играла на ней в детстве. Я хочу, чтобы ты попробовала.

Вероника осторожно взяла свирель. На секунду она выглядела непривычно серьёзной, почти трепетной. Она поднесла инструмент к губам и выдохнула. Нежная мелодия поплыла над мостом, над рекой, смешиваясь с шумом города.

Прохожие замедляли шаг, кто-то останавливался. Мелодия звучала просто, но в ней была душа. И в тот момент город будто замер: шум машин и голоса людей стали тише, уступая место этой музыке.

Белослава смотрела на Веронику и чувствовала, как внутри что-то отзывается. Это была та же связь, что и на фестивале: они вдвоём умели касаться сердец других.

Когда мелодия стихла, люди на мосту зааплодировали. Кто-то улыбался, кто-то смахивал слезу.

Вероника вернула свирель Белославе и сказала тихо:

— Ты знаешь… Я не думала, что город может слушать. Но он услышал.

И Белослава кивнула. В этот миг они обе понимали: впереди будет ещё много трудностей, но у них есть сила — музыка и их дружба.

Глава завершается тем, что две девушки идут дальше по мостовой, огни города мягко освещают их путь, а в воздухе ещё долго витает отголосок сыгранной мелодии.

Глава X. Возвращение к истокам

Вечер опускался на город, когда Белослава и Вероника вернулись домой после долгого дня. Их жизнь уже вошла в размеренное русло: репетиции, встречи с друзьями, совместные прогулки по старым улицам. Но после фестиваля они обе чувствовали, что стали другими — взрослее, увереннее и ближе друг к другу.

Белослава часто возвращалась мыслями к своему выступлению. Она помнила лица зрителей, слёзы старухи, слова благодарности. Всё это было больше, чем просто песня. Вероника, хоть и старалась казаться спокойной, внутри тоже ощущала перемену: впервые за долгое время она чувствовала, что её усилия и поддержка кого-то действительно изменили.

В этот вечер они сидели у окна и смотрели, как огни города мерцают вдалеке.

— Знаешь, — тихо сказала Белослава, — я поняла, что наша песня… она ведь как мост. Мост к прошлому и к будущему.

— Да, — кивнула Вероника. — Мы держим в руках то, что было создано до нас. И если будем беречь это, то сможем передать дальше.

Они долго молчали, но это молчание было тёплым и полным доверия.

Эпилог. Песня, что остаётся

Прошли месяцы. Жизнь шла своим чередом. Но иногда, когда на улицах города слышалась народная мелодия или кто-то тихо напевал старую колыбельную, Белослава и Вероника переглядывались и понимали: их путь только начинается.

Они знали, что впереди будут трудности, сомнения и испытания. Но также знали и то, что у них есть сила — их песня, их связь с родными корнями и друг с другом.

И пока будет звучать эта песня — будет жива и память, и надежда.

Белослава и Вероника: Городские огни

Оглавление